Неоконченная повесть - Страница 28

– Ваше сиятельство, – отвечал Горич, невольно краснея, – может быть, моя откровенность покажется вам неуместной, но я должен сознаться, что кроме службы я не имею никаких средств существования, а потому я желал бы поступить туда, где скорее могу получить штатное место.

– В ваших словах нет ничего неуместного; откровенность ваша мне нравится. Илья Кузьмич, вакансия Иванова в канцелярии еще не занята?

– Никак нет, ваше сиятельство, но только графиня Олимпиада Михайловна приказали мне вчера назначить на это место барона Бликса…

Граф Хотынцев вспыхнул.

– Какая графиня? Что такое графиня? При чем тут графиня? – заговорил он, постепенно возвышая голос и даже топнув ножкой, обутой в лакированную ботинку. – Вы, кажется, думаете, Илья Кузьмич, что жена моя – министр, а не я. Потрудитесь немедленно составить доклад о назначении господина… Борича на место Иванова, и чтобы через час доклад был на этом столе. Слышите?

И, очень довольный сделанным им проявлением власти, министр перевел победоносный взор на Сережу.

– Quant a vous, mon cher Сережа, vous ecrirez souvent a votre mere; e\'est la seule commission que j\'ai a vous donner pour le moment [58] .

И, сделав общий кивок головой в знак прощания, министр взял под руку Сережу и пошел с ним во внутренние апартаменты.

Когда он вышел, Илья Кузьмич обратился к Горичу:

– Хотелось бы мне поздравить вас с назначением, мой юный сослуживец, но по совести не могу еще этого сделать. Теперь ваша участь зависит от того, проболтается ли граф Василий Васильевич за завтраком, или нет. Если он промолчит, дело в шляпе, и через два часа доклад будет подписан; если же он по рассеянности расскажет графине о вашем назначении… ну, тогда еще все может перемениться.

– А этот барон Блике, вероятно, очень способный юноша? – спросил наивно Горич.

– Какой способный – совершенный чурбан, а графиня хлопочет за него, потому что ее просила об этом какая-то ее приятельница. Я, признаюсь, нарочно при вас сказал, что графиня приказала назначить Бликса: вот нашего громовержца-то и разобрало… Ну, а теперь пойдемте вместе строчить доклад о вашем назначении.

В столовой, куда граф Хотынцев привел Сережу, уже завтракали его жена и племянник – красивый белокурый гусар Алеша Хотынцев. Графиня Олимпиада Михайловна Хотынцева была на два года моложе княгини Брянской и в молодости также слыла красавицей, но, выйдя замуж очень рано, она после первых родов потеряла сразу и красоту и ребенка. Может быть, это обстоятельство было причиной того, что в ней вовсе не развились те карабановские инстинкты, которые так мутили бурную жизнь княгини Брянской. Она не думала о новых победах, а хлопотала только о том, чтобы не выпустить из рук сердце своего мужа. Детей у нее не было; честолюбие овладело всеми ее помыслами. Хотя граф Хотынцев принадлежал, по рождению, к самому знатному кругу петербургского общества, но сам он придавал этому очень мало значения, слыл жуиром и даже либералом, а Олимпиада Михайловна всю жизнь мучилась тем, что не могла занять подобающее ей место в свете. Будучи женщиной ограниченной, она обладала большой дозой хитрости и пронырства и все пружины этого «второго ума» пускала в ход для служебного возвышения мужа. Успех увенчал ее усилия: теперь, как жена министра и в то же время графиня Хотынцева, она могла считать себя одной из первых дам в городе. Но долгая борьба прошла ей не даром. Ее большие черные глаза потускнели, цвет лица сделался совсем желтый. Зато по стройности стана, по грации и гибкости всех ее движений ее можно было принять за молодую женщину.

Она встретила мужа выговором.

– Ты не можешь, Базиль, не опоздать к завтраку. Ведь ты знаешь, что сегодня вторник, что у меня заседание в приюте, что сегодня приемный день у княгини Кречетовой – я уж три вторника пропустила, – что мне надо еще сделать несколько визитов.

Она начала перечислять дам, которым должна визиты; но муж ее не слушал, он думал о чем-то другом. После какого-то вопроса жены, он вместо того, чтобы ответить ей, неожиданно обратился к Сереже.

– Как это странно, что твой этот… Вторич… угадал мои мысли… Oh, il doit etre tres intelligent… [59]

– Какой Вторич? – спросила ошеломленная графиня.

– Ma tante, это не Вторич, а Горич, – вмешался Сережа. – Это мой товарищ по лицею, он поступил на службу к дяде; мы сегодня вместе представлялись.

– Боже мой! Вторич, Горич… Какие имена! – воскликнула графиня. – Как можно принимать в лицей людей с такими фамилиями! Comme cela sonne bien dans un salon! [60]

– Позволь тебе заметить, ma chere Olympe [61] – кротко возразил граф, – что задача лицея – готовить молодых людей не для салонов, а для службы, и что поэтому лицей не может состоять из одних Рюриковичей…

– Ах, a propos de la [62] служба… Могу я сказать сегодня баронессе Блендорф, что ее cousin, Блике, получил место?

Судьба Горича висела на волоске: граф уже начал проговариваться, как вдруг вошел дворецкий и, подавая графине письмо на подносе, произнес торжественно:

– От княгини Кречетовой.

Графиня с лихорадочным нетерпением разорвала конверт.

– Ах, боже мой, как это хорошо, как это весело! – заговорила она, пробежав записку. – У княгини сегодня вместо обыкновенного приема будут с двух часов щипать корпию в пользу раненых… Княгиня просит приехать пораньше и привезти кого-нибудь из молодежи. Вот и прекрасно… Сережа, ты поедешь со мной…

– Мне, ma tante, сегодня нельзя, я обещал…

– Вздор, вздор, поезжай сейчас домой, сними этот противный вицмундир, надень une redingote boutonnee… [63] впрочем, тебя учить нечего. Из приюта я пришлю за тобой карету, и мы поедем вместе. У княгини Кречетовой на будущей неделе большой бал, тебе необходимо представиться… Вам, Alexis, нечего и предлагать – вы, конечно, откажетесь?